Во второй половине 20-х годов в СССР происходит свертывание НЭПа, страна решительно переходит к построению социализма. В партии начинается борьба за власть, есть сторонники сохранения экономической политики предложенной Лениным. Их оппоненты тоже ссылаются на вождя. Постепенно труды Ленина превращаются в библию коммунистов, и лидеры различных группировок начинаю производить различные толкования написанного им в различные периоды жизни, подстраивать под текущую ситуацию в стране и мире, подводить под соответствие интересов своих фракций. Постепенно в стране складывался командно-административный стиль управления, опорой его становится репрессивный аппарат. В конце 1920-х начинаются масштабные прайдовые чистки партии. Видных, партийных деятелей как в столице , так и в провинции арестовывали и предавали суду. Обвинения были разные от саботажа и вредительства до поддержки и участии в троцкистской оппозиции. У рядовых членов партии это вызывало недоумение, они еще верили в химеру демократии и пустословие, царившее в партии начала 20-х. Обыденным становились нападки за критические выступления линии партии, пока еще только в форме общественного порицания. Это в свою очередь, вызывало недовольство общественности. В первую очередь недовольство высказывали рабочие, пролетариат, сражавшийся в недавнем прошлом за Советскую власть и бывший опорой диктатуры большевиков. Одним из ярких примеров проявления недовольства, можно считать письмо Генеральному секретарю ЦК ВКП(6) И.В. Сталину. Письмо было написано в феврале 1928 года и подписанное тридцатью одним рабочим Читинских главных железнодорожных мастерских станции Чита-I. В письме они написали: «По законам, существующим в нашей партии, Центральный Комитет -верховный орган партии, в своей деятельности должен исходить из чуткого прислушивания к голосу рабочих-коммунистов. Исходя из этого, мы считаем своим большевистским долгом сигнализировать перед ЦК ряд опасностей в связи с недопустимой деятельностью наших местных партийных органов». В числе подписавших был секретарь цеховой партийной ячейки, член партии с 1920 года Михаил Липатов. Почему же они обратились к секретарю ЦК партии. В 1926 году рабочие механического цеха обвинили мастера Мосягина в грубом отношении к рабочим и нарушении коллективного договора. Как показала последующая проверка, основания для этого были: в 1926 году месткомом рассматривались 12 таких случаев, из которых 10 были решены в пользу рабочих. По требованию рабочих после неоднократных отказов мастер был вынужден в ноябре 1926 года выступить с отчетом на собрании цеховой партийной ячейки, и его работа была признана неудовлетворительной. Коммунисты потребовали от Мосягина наладить отношения с рабочими, строго соблюдать коллективный договор и закон об охране труда. Однако соответствующих выводов мастером, получившим поддержку со стороны начальника мастерских Я. М. Власова, сделано не было. Вскоре конфликт вспыхнул с новой силой. Это заставило бюро цеховой партийной ячейки внести предложение о необходимости замены мастера. Требование ячейки было поддержано коммунистической фракцией профсоюзного комитета мастерских и бюро заводской партийной ячейки. В феврале 1927 года вопрос о возникшем конфликте рассматривался бюро райкома партии Читы-I. Райком обратился в Читинский окружком ВКП(б) с просьбой поставить перед правлением Забайкальской железной дороги вопрос о замене Мосягина. Но это предложение правление дороги не приняло. Началось давление на рабочих, осмелившихся протестовать. На закрытых партийных собраниях, на районной партийной конференции вновь всплыло обвинение в организации забастовки, которое впервые прозвучало на заседании бюро райкома. Кроме этого, под предлогом «неработоспособности» райком партии организовал перевыборы партбюро ячейки механического цеха, хотя никаких оснований для этого не было. Многие коммунисты увидели в этих перевыборах нарушение внутрипартийной демократии. Такое мнение подкреплялось тем, что бюро заводской партийной ячейки не утвердило результатов выборов и опять поставило вопрос о новых перевыборах. Все это делалось с ведома райкома партии, отдельные члены которого предлагали даже распустить строптивую ячейку. Обстановка усугубилась тем, что с согласия райкома партии правление дороги решило «для разрядки положения» перевести на другие железнодорожные станции ряд коммунистов механического цеха, пятеро из которых были избраны членами и кандидатами в члены бюро цеховой партийной ячейки. В случае отказа переехать на новые места работы, будут незамедлительно уволены. 15 июня 1927 года поступает жалоба в адрес Читинской окружной контрольной комиссии, подписанная 18 рабочими. В ходе прений на бюро окружкома непримиримую позицию занял представитель правления железной дороги Н. Корнеев, сказавший, что «эту публику нужно выгнать. Принявший участие в работе бюро секретарь Дальневосточного крайкома партии Я. Б. Гамарник предложил снять мастера Мосягина и начальника мастерских Л. Власова и «оздоровить ячейку воспитательной работой». Окружное бюро решило отменить переброску рабочих на линию. Одновременно бюро признало нарушением внутрипартийной демократии проведенные перевыборы бюро цеховой ячейки и сочло необходимым в ближайшее время провести новые перевыборы. Но и это решение в жизнь не провели. Вопрос о конфликте в механическом цехе стал предметом серьезного разговора на заседании Дальневосточного крайкома партии 4 сентября 1927 года, на котором рассматривался вопрос работе райкома партии Читы-I. Бюро осудило райком партии за попытку ликвидировать конфликт путем неадекватных административных мер, нарушая этим партийную демократию. Но и после осуждения Бюро, требования рабочих удовлетворены не были, что и заставило их обратиться с письмом к Сталину. В письме к Сталину рабочие-коммунисты писали, что «к нашему голосу партийные руководители не прислушиваются. Партийный аппарат оторвался от нас, от своей организации. Бюрократическое отношение к голосу рабочих-коммунистов привело его К прямому противопоставлению членам организации», что «всякий, подмечающий недостаток в производстве или партийной работе, считается «бузотером» или «оппозиционером». Авторы письма указывали на многие факты бесхозяйственности в мастерских, напрасную трату государственных средств, грубость со стороны администрации, преследования за критические замечания. Завершая письмо, коммунисты просили ЦК помочь им в ликвидации отмеченных недостатков и направить с этой целью в Читу своего представителя. О письме очень быстро узнали местные партийные органы. Дело в том, что Сталин в то время не мог пойти наперекор решению партбюро, все решала партия.
Это уже после 1937 года устранив всех злоупотребляющих своим положением партийных функционеров, наведя с помощью талантливого организатора и управленца Л.П Берии относительный порядок в НКВД, выпустив невинно осужденных в начале 30-х, Сталин стал лидером и партии и государства, которому подчинялись все. В конце 20-х руководители партии и всего административного аппарата были за частую некомпетентными в решении многих вопросов, к власти их вынесла волна популизма и ужасы гражданской войны. За свои потерю своих высоких мест они боялись, критику в свой адрес не терпели и конкурентов устраняли с помощью ОГПУ, в котором тоже сидели случайные дорвавшиеся до власти люди. В органах таких всегда превалирующее большинство во все времена. Объективности ради необходимо отметить, что на содержание письма сказались и личные обиды, и несправедливость, которую пришлось испытать на себе рабочим. Ответа на письмо от Сталина не последовало. С легкой руки Читинской коммунистической партийной верхушки в мастерских поползли слухи о троцкистской группе. На коммунистов, подписавших письмо стали давить, угрожать. Узнав о письме, секретарь Читинского окружного комитета партии Яков Абрамович Попок пригласил к себе Липатова и предложил ему передать копию письма. Копии не было, был лишь один из черновых вариантов, который и был отдан секретарю окружного комитета. Начались вызовы авторов письма «для беседы» в райком и окружком партии. В ходе бесед, в первую очередь, интересовались, кем написано письмо, предлагалось раскаяться в «совершенной ошибке», признать «клеветнической» характер его содержания, снять свои подписи. В результате некоторые из подписавшихся признали ошибочность своего поступка. Но таких было немного. Письмо ушло, замолчать его было невозможно, и партийные органы решили взять инициативу в свои руки. Не ожидая ответа из Москвы, закрытое заседание бюро окружкома рассмотрело заявление «группы 31» и в принятом решении отметило, что письмо отражает позицию троцкистской оппозиции. 18 апреля 1928 года закрытый партийный актив Читы-I, заслушал сообщение секретаря окружкома Якова Попка о «Группе 31».
Все его выступление было посвящено опровержению обвинений, высказанных в письме Сталину и доказательству, что «этот клеветнический документ списан дословно из выступления Троцкого о партийном режиме». В ходе прений ряд авторов письма решительно высказался против этого обвинения. Так, бывший участник Читинской подпольной организации в годы борьбы против белой Забайкальской государственности И. Пахмутов, в честности, сказал: «Когда товарищ Попок обрисовал это письмо, то я ужаснулся тому, под чем подписывался... Мы никогда его так не понимали, не понимаем и не будем понимать, как его истолковывает товарищ Попок. Разве я совершаю что-нибудь против партии, если критикую те недостатки, которые выпирают? Ясно, что при таком отношении можно прийти к полному и наглядному убеждению, что самокритики у нас нет». 5 мая 1928 года состоялось расширенное заседание бюро Читинского окружного комитета, на котором с докладом о результатах расследования выступил член Центральной контрольной комиссии ВКП (Б) Сергей Егорович Чуцкаев.
Прежде всего, комиссия признала ошибочным переброску из мастерских рабочих, потребовавших отстранения от работы мастера Мосягина, признала справедливым обвинение в бюрократическом, невнимательном отношении к интересам рабочих Признавался и факт нарушения рабочей демократии. Комиссия не согласилась с утверждением что в мастерских имеется сознательное вредительство, но признала наличие случаев индивидуального вредительства. Впрочем в докладе Чуцкаев отмечал, определенную оппозиционность авторов письма. В ходе прений по докладу большинство членов бюро и приглашенных продолжало настаивать на ошибочности посылки письма. Яков Попок говорил: «Нас надо бить за то, что мы не сумели своевременно эту группу разбить». В речах некоторых выступавших прозвучали по отношению к подписавшим письмо оскорбительные нотки, желание принизить и профессиональное мастерство: «Это пустяшные мастеровые, в большинстве не умеющие крана припаять, и если их выгнать, ни одно предприятие их по квалификации, как работников, не возьмет». Партийные чистки и маховик репрессий только набирали обороты. Яков Попок будет сам расстрелян как скрытый троцкист 28 июля 1938 года по доносу Ежова. Сергей Чуцкаев в1938 году, за «грубые политические ошибки» был исключен из партии, но арестован не был.